Звонок в дверь.
Татьяна, поправив воротничок белой блузки, поставила на стол последний салат и поспешила к двери.
Сегодня у неё был особый гость в особый день.
На пороге стоял старичок с живыми глазами, которые смотрели ласково из-под густых седых бровей, и лучистой улыбкой, с тростью в руках, увешанный орденами, с георгиевской лентой, приколотой к шляпе.
- Дедушка! - с тихим восхищением прошептала Белая и крепко обняла старичка, целуя его в морщинистую сухую щёку.
- Танюшка, Танюшка, солнышко моё, ждала небось своего старого филина? - глухо засмеялся Евгений, в ответ обнимая внучку.
- Дедушка! Я столько наготовила всего! Пойдём скорее праздновать! - девушка увлекла его за руку в квартиру, несмотря на смущённые протесты и ссылку на не существующие дела.
Усадив дедушку за стол, она села напротив и мечтательным взглядом, полном воодушевления, стала любоваться им.
Она тысячу раз видела фотографии его молодости, когда он, плечистый парень, высокий и сильный, улыбался и крепко прижимал к себе молодую Раю - её бабушку, как игриво сверкали его глаза, совсем как сейчас, только немного иначе, беззаботнее.
- Ну, чего смотришь? - хитро улыбнулся старичок, - послушать хочешь?
- Хочу, - с готовностью кивнула Таня.
- А не надоело? Каждый год ведь рассказываю, - янтарные глаза его прищуриваются, словно у сокола или ястреба.
- Не надоело, дедушка, - искренне призналась Татьяна.
Евгений вздохнул и, сняв шляпу, уложил её бережно рядом с собой, чтобы не помять георгиевскую ленту, бережно провёл по ней пальцами и посмотрела на внучку, в нетерпении ерзающей на стуле.
- Рассказать тебе, как я встретил твою бабушку?
- Расскажи!
Таня каждый год ждала именно этого праздника, потому что дедушка-писатель, отложив все дела, непременно навещал её. Он приходил не просто так, а всегда рассказывал много историй о войне, о своей жизни на фронте. Её это захватывало, она могла часами слушать его, а он мог часами вдохновенно рассказывать. Это был их общий праздник. Захватываюсщий, радостный и одновременно печальный.
Погладив свою седину, он поднял глаза к потолку и, улыбнувшись необыкновенно красивой улыбкой, присущей именно этому поколению, начал рассказывать певучим голосом, лишь слегка хрипловатым:
- Это был сорок второй. Нас перебрасывали с фронта на фронт, и я был уже ужасающе далеко от дома. Представь, мне лишь семнадцать, а я уже оторван от дома, я понимал, что это навсегда, понимал, что старушка-мать и сёстры не доживут до моего возвращения, хотя и я мог погибнуть в любой день, в любой час, в любую секунду боя. Тогда пришёл командир нашего взвода и сообщил, что фашисты уже близко...ты не представляешь, как тогда похолодело внутри всё у меня, ты же знаешь, что я был не из пугливых, но это был первый мой бой, первый мой настоящий страх, сковавший сердце. Конечно, я был молод, с горячей головой, и не слишком отличались ребята вокруг меня, мы были совсем неопытны...
Самым страшным было смотреть, как умирали мои товарищи, как пули прошивали их грудь, как живого человека разносило на моих глазах на куски, когда они наступали на мины, сколько крови, сколько криков, сколько боли и жертв....
Меня ранили. Не знаю, сколько времени прошло. Я бил немцев, с ожесточением, с ненавистью, такой неописуемой, что я был потерян во времени и пространстве, единственное, чего мне хотелось - истребить их, освободить нашу страну, освободить нашу Родину!
Тогда мне чуть не оторвало ногу. Меня насильно тащили в госпиталь, я хотел продолжать бой, кричал от боли и ненависти, просил оставить меня. Ты не представляешь, Танюшка, какие ужасы я видел там...моя травма была ничтожной по сравнению с тем, что я там видел. Не хочу даже тебе описывать, это слишком больно, слишком ужасно, а ты слишком молода, чтобы такое видеть, ты же у меня совсем слабая, ранимая, не нужно тебе этого.
Именно там я впервые увидел твою бабушку.
Она была такой красивой, такой юной, тоже неопытной, школьницей, бледнеющей от одного лишь вида крови, но так ожесточённо перевязывающей раны, бледняя с каждой секундой всё сильнее, шепча синими губами что-то успокаивающиее бойцам, корчившимся от боли и бессильной злости на чёртова неприятеля.
Я попал к ней, к этой русой глазастой девушке с трясущимися руками. Знаешь, я мигом забыл обо всём, когда она склонилась надо мной и тихо прошептала, нежно поглаживая меня по мокрым волосам:
- Держитесь, молодой человек, у Вас всё не так плохо, Вы вернётесь в бой!
Тогда её улыбка, её вдохновенный шёпот, её тёплое дыхание и мягкие руки заставили меня забыть даже о боли, я видел лишь её светло-голубые испуганные глаза на белом лице и выпавшую русую прядь.
- Как Вас зовут, свет мой?
Каждое слово давалось мне с трудом, говорить было больно и сложно.
- Рая.
Это имя полоснуло меня ножом по сердцу и отозвалось сладострастной болью в сознании. Рая...это самое красивое имя на Свете. Когда я сказал ей об этом, она смущённо улыбнулась, на лицо её набежала краска, появился здоровый румянец, в этот момент она была самой красивой...
Я сжимал её руку и лишь твердил её имя, самозабвенно, я понимал, что влюблён, влюблён и пылаю страстью к этой девушке, понимал, что никогда не смогу забыть её глаза и смущённую улыбку, она стала моим Ангелом, моим Ангелом-Хранителем, моя Рая...
Она была со мной, всегда, в моём сердце, я думал, что потерял её, когда нас перебросили. Мне было мучительно больно осознавать, что я могу больше никогда её не увидеть...я думал, что мы потеряли друг друга.
- Ты встреьтил её на Параде Победы, да? - прошептала Таня, чуть дыша.
- Да...это был самый счастливый день в моей жизни, родная, - он вздохнул и утёр слезу кулаком, - таких, как мы, было тысячи.
Таня сидела и молчала, она улыбалась и чувствовала, как колотиться бешенно её сердце, когда она сжимала его руку.
Руку самого мужественногго человека, который даже на фронте не утратил любви. Так внезапно его настигнувшей...
Тема: Это был сорок второй. 
Чт 9 Май 2013 - 12:27
